Дыхание Рассвета. Треугольник. Ройенталь, Кирхайс и...

[Phezzanfever]

Любовь и немного войны. Так уж получается, что эти двое не могут без работы. Ну, и остальные вершины треугольника))) А так же Подсознание/Воображение Оскара...

Часть 5.

На огромном экране, сияющем холодным седым светом, лицо его светлости казалось старше, словно всякое выражение, кроме вселенского спокойствия было уже стерто временем.
Оскар глянул в нижний угол экрана: связь с Одином была установлена лишь минуту назад. Что ж, отлично…только бы унять колотящееся в груди сердце…
- Рад приветствовать вас, господа. Мне доложили о вашей идее. Она действительно недурна. Однако следует дождаться не совместных маневров небольших патрулей, а полномасштабных учений. Например, того флота, которым руководит Аттенборо. Этот флот по данным разведки велик, но необстрелян. Уменьшим наши потери за счет неопытности врага. Генерал-адмирал Кирхайс, ваш флот выдвигается на позицию через сутки. Генерал-адмирал фон Ройенталь, от вас – двадцатичетырехчасовая готовность и идеи по использованию крепости, которые меня удивили бы. Всего хорошего, господа. - тут его светлость слегка улыбнулся, - Рад видеть вашу сплоченность.
Экран медленно погас, а они все так же продолжали стоять, отдавая честь: пара провинившихся курсантов первого года, умирающая от страха перед старшиной…Оскар не выдержал и углы его губ слегка поднялись в улыбке. Зигфрид недоуменно оглянулся на него, и генерал-адмиралу фон Ройенталю подумалось: «Надо же, а ведь у него довольно пухлые губы. Они всегда бледные, поэтому незаметно, но…»
Адмиралы искренне поздравили друг друга с окончанием вынужденного отпуска и разошлись.
Оскар довольно долго провозился с неполадкой транспортера на втором грузовом уровне: надо было выяснить, не диверсия ли, и сел составлять доклад о возможностях установки двигателей по диаметру крепости. Заместители носились с поручениями, как сумасшедшие, комм раскалился и выдавал результаты томительно неспешно, но к вечеру все было сделано и отправлено, и Оскар, отдав распоряжения на завтра, повалился спать прямо на помпезную кушетку в кабинете. Впервые за много недель сон сразил его одним ударом.
Но сновидения, вынырнув из изначальной тьмы, были пугающе откровенны. Ему снилась белизна шеи над жестким серым воротником генерал-адмиральской формы, снилось, как он впивается губами в нежную кожу, ощущая биение пульса и мерное дыхание Зигфрида…блики на черном бархате обрисовывали рельеф мышц и то, что дневное сознание отказывалось принимать: чуть выступающие бугорки сосков, неожиданные и неодолимо притягивающие…снилось, как рука скользит вниз, минуя прохладную круглую пряжку пояса…слышен подавленный усилием воли вздох - сигнал успеха, но ответных движений нет, тела Оскара так и не коснулись, и вот уже собственный безнадежный стон страсти, сливаясь с болью в сжатой в кулак руке, будит его.
Понадобилось двенадцать мучительно долгих секунд, чтобы успокоить дыхание. Он лежал, вглядываясь сквозь жаркую тьму в потолок, пытаясь различить гирлянды и гербовые щиты с перекрещенными секирами. Тело было сведено судорогой. Он рывком поднял оцепеневшую руку: скрюченные пальцы дрожали.
Лучше бы все это было только дружбой, нет – меньше, чем дружбой! Тогда можно было бы покориться и молча смотреть, как канут в небытие эти ошеломительные дни. Как буднично разойдутся пути, и только глядя в светлое, как глаза нового императора, небо Одина, одному, изредка, можно будет разбередить память…Нет! Он не станет думать о будущем. Это недостойно воина. Равно как и капитуляция перед обстоятельствами. Пусть будет то, что начертано. Даже смерть лучше безликого покорившегося существования… но так ли мало шансов?
Оскар, пораженный новой мыслью, повернулся на бок и подпер голову левой рукой. Слышно было, как тихо, словно челеста, подает сигнал датчик вентиляции, меняя программу. В комнате начало свежеть.
Да, внезапная страсть к мужчине не может стать для него лишь приятным платоническим воспоминанием. Придется идти до конца. Так что ж? У него достаточно опыта с женщинами, чтобы все продумать. Разумеется, общение с Зигфридом – совершенно другое дело. Он умен, честен и мыслит здраво. Лучше поражение от такого человека, чем все предыдущие победы над женщинами. Однако, он влюблен…А разве теперь, Оскар, ты не в состоянии понять его чувства? И еще одно: тот день, тот миг в зале совета: разве не единый порыв верности будущему кайзеру связал вас тогда узами крови?
Будет как начертано.
Он тихонько поднялся и направился к дверям. При кабинете покойного герцога Брауншвейга был душ, но заставить себя войти в него Оскар никогда не мог: блестящие мозаикой широкие скамьи будили в нем брегливость еще большую, чем затейливая кушетка в кабинете. К тому же, завтра, точнее, сегодня все равно понадобятся свежие рубашка и белье.
Он в задумчивости прошел весь путь, в полузатемненных коридорах ночные вахтенные вытягиваясь, отдавали честь, он отвечал, не отрываясь от своих мыслей. Все также рассеянно Оскар приложил личную карту к дверям своей каюты, вошел, разделся и принял душ. Затем улегся и, сберегая драгоценные минуты, оставшиеся до утра, заставил себя заснуть вновь.
…Начальник штаба Пауль фон Оберштайн был рад. Впрочем, на лице его, как и всегда, ничего не отражалось, но скорость, с которой он расправился с уточняющими вопросами о возможном перемещении Гайерсбурга, говорила со всей очевидностью: доклад Ройенталя приняли хорошо, и это вполне согласовывалось с планами начштаба. «Если он и начнет расследование моих несуществующих связей с Рубинским, то не сейчас, когда я выгоден», - решил Оскар, - «Кроме того, его светлость явно рассказал ему о нашем с Зигфридом ланче. А простые человеческие отношения Оберштайну непонятны: они не укладываются в политический расчет. Значит, он рад и тому, что больше возможностей договариваться лично у нас с Кирхайсом не будет».
Сеанс связи завершился, и генерал-адмирал фон Ройенталь вышел из кабинета. С раннего утра в крепости царило оживление: служащие флота Кирхайса заканчивали приготовления к отправке. Продовольствие было уже почти погружено. Данные ночных шифровок говорили о том, что истребители Альянса пока не засекли активность врага, но одну пятую часть гарнизона Ройенталь поднял на боевое дежурство с тем, чтобы, маневрируя, флот Кирхайса уже не отвлекался на необходимость обороны.
Адмирал с удовольствием проводил глазами парня из технической команды «Барбароссы»: тот почти прыжками несся по коридору, прижимая к груди стопку футляров с микросхемами, на ходу ловко перехватил их в левую руку, чтобы правой отдать честь и умчался в сторону доков. В этот момент Ройенталя окликнули:
- Доброе утро! Могу я попросить вас о помощи?
- Доброе утро! Разумеется, - кивнул он, удивленно оборачиваясь на слишком хорошо знакомый голос, - но в чем я могу помочь вам, Зигфрид?
- Я только что от нашего уважаемого доктора: он вне себя от ярости, - Кирхайс улыбался весело, но чуть иронично, и это очень шло ему, - Доктор категорически запрещает мне брать в руки секиру еще полтора месяца. Вы не могли бы проверить меня врукопашную? Вас это не затруднит?
- Нет, совершенно нет. Рука уже в порядке. Я и сам подумываю, что пора перейти от голограмм к живому спаррингу. Но как изящно вы обходите его предписания! Остается только позавидовать.
- Полно вам шутить, Оскар! Вы – моя единственная надежда. Беренгрюн наотрез отказался и пригрозил, что поднимет мятеж, если я не одумаюсь.
- Наискосок от моего кабинета есть маленький тренировочный зал. Пойдемте.
В зале пахло потом и каким-то особенным материалом, из которого были сделаны ярко-желтые маты, покрывающие пол. Оба адмирала сняли кители, аккуратно сложили их и закатали рукава белых форменных рубашек.
На предплечье Зигфрида радужно переливались пять небольших синяков.
- Что это?
Щеки Кирхайса стали свекольного цвета:
- Да, доктор тоже заметил…очевидно, тогда, в вашем кабинете…я так и ответил ему: помогли сесть, когда мне стало нехорошо.
- А что же он?!
- Сказал, что очень рад, что хоть кто-то относится к таким вещам ответственно. Но он не прав, Беренгрюн…впрочем, времени мало. Давайте начнем.
Они разошлись, встали в стойку. Затем медленно, глядя в глаза друг другу, двинулись в сторону. Молниеносный удар! Оскару пришлось закусить губу: блокировать он успел в каких-то миллиметрах от ребер – правой кистью. Немедленный ответ пришелся Зигфриду в левую ключицу, но, даже качнувшись назад, он сделал подсечку, и Оскар, едва переведя дыхание, полетел головой вперед – прямо на партнера. Сгруппировавшись, Зигфрид увернулся, но уже падая. Оба оказались на матах. Секундный взгляд в глаза друг другу, и вот оба уже снова на ногах. Бой продолжился с новой силой. В полной тишине они нападали, уклонялись, выворачивались из захвата или, задержав дыхание, сносили удары. Время от времени кто-то один, с размаху брошенный сильной рукой, или сразу оба, вцепившись друг в друга, падали. У Оскара уже были искусаны все губы: рука отзывалась болью на каждое движение, Зигфрид стал заметно чаще выравнивать дыхание, сбивающееся из-за раны. На его крахмальной белой рубашке медленно проступил маленький цветок крови. Оскар нахмурился и, повелительно вскинув руку, выговорил:
- Довольно!
Они коротко поклонились друг другу, отступили на шаг и сели.
- Да уж, Оскар, нам еще многое придется наверстать. Не говорите никому, пожалуйста.
- На мой взгляд, не так уж плохо. Но на вашем месте, Зигфрид, я бы обращал больше внимания на укрепление сухожилий. И придумайте, пожалуйста, что вы скажете медбратьям: рана открылась…
- Это ничего. Они знают, что заживает медленно. Но как вы провели тот прием, с обводом через локоть?
Зигфрид шевельнулся, ноздри Оскара защекотал пряный запах юношеского пота, и еще какой-то приятный аромат, похожий на запах листьев липы после летнего дождя.
- Небольшой финт. Не без подлости, я бы сказал.
- Всегдашняя моя ошибка – не обращать внимания на такое.
- Буду честен: я заметил ее. Еще тогда. Сейчас решил удостовериться.
- Спасибо вам за науку.
- Не будем об этом. Что это за аромат?
- Лосьон для бритья. Если честно, я не знаю названия. На Кройзнахе-2 господин Райнхард как-то купил две бутылочки и одну сразу отдал мне.
Боги Вальхаллы, какая наивность! Поистине обезоруживающая. Ройенталь покачал головой. Кирхайс, видимо, истолковав это движение по-своему, взмахнул рукой, чуть подавшись вперед:
- Нет-нет, я все понимаю! Это дело прошлое. Было бы безумием тревожить его светлость.
Его лицо было не так уж близко, но Оскар внезапно ощутил, что не чувствует ни упорной ноющей боли, ни прежнего спокойствия. Пугающая близость. Но он же ничего не понимает, этот юнец! Бледные решительные губы, старающиеся за улыбкой скрыть жестокость приговора самому себе… Опомнись, опомнись, Оскар! Глаза, которые были созданы лучиться… Опомнись же, тупая твоя голова! Не смотри на него так долго! Вот она, страшная явь, которая хуже любого ночного кошмара…ему вдруг мучительно захотелось пережить весь поединок заново: сжимать это красивое сильное тело, бороться за превосходство, наносить и терпеть удары…но еще более острая тоска, нахлынув, скрыла все: осознание скорой разлуки. Не в силах более выносить это, Оскар прикрыл рукой лицо и отвернулся.
Спустя невыразимо долгое мгновение тихий голос произнес ободряюще:
- Ну же, Оскар! Не будем терять надежду. Есть новый приказ.
Овладев собой, генерал-адмирал Оскар фон Ройенталь поднялся на ноги.
- Да. Есть новый приказ. И да принесут нам вестники победы волю богов! До встречи на Одине, Зигфрид!
Он протянул руку.
Рукопожатие было искренним и крепким.
- До встречи…мой друг!
Шестнадцать тысяч кораблей и два миллиона солдат – такова численность гарнизона крепости Гайерсбург. По данным разведки, объединившись, флоты Аттенборо и Меркатца, имеют численное преимущество. Операция, продуманная Ройенталем и Кирхайсом, не ставит задачу разгромить объединенные флоты. Но вполне способна устрашить необстрелянный флот бывшего журналиста и как следует потрепать флот опытного воина, по-прежнему преданного Гольденбаумам. Его светлость одобрил план «победы малой кровью». Поэтому для Кирхайса и Ройенталя стало полной неожиданностью то, что случилось на следующий день.
…Ройенталь глядел сквозь огромный экран в собственном кабинете безо всякого выражения на лице. Он только старался поменьше взглядывать на маленький экран-врезку с пометкой «Барбаросса»: видно было, что Кирхайсу стоит огромного напряжения воли сдерживать поток гневных слов, рвущийся наружу.
На главном экране огромная фигура в сером плаще ровным голосом без эмоций продолжила:
-…Поэтому согласно измененной диспозиции, гарнизону крепости Гайерсбург и особому флоту генерал-адмирала Кирхайса надлежит пропустить корабли Меркатца, не обстреливая из орудий и не используя истребители, затем открыть огонь на поражение по флоту новобранцев Аттенборо. Таким образом, помимо чисто тактических целей, будет достигнута и стратегическая: Меркатц станет в глазах войск Альянса предателем, и его дальнейшие действия будут дискредитированы.
- Послушайте, Оберштайн! - Это наконец не выдержал Кирхайс, - Мало того, что вы дали его светлости столь дурной совет, вы хотите нас сделать подлецами?! Как мы посмотрим в глаза товарищам после такого?
- Как выполнившие приказ командования, генерал-адмирал Кирхайс, - голос начальника штаба был все так же ровен, искусственные глаза со всегда неподвижными зрачками смотрели безучастно.
- Мы выполним приказ его светлости, господин начальник штаба. Соблаговолите уточнить время начала операции, - нужно было вмешаться, хотя бы так дав Зигфриду сигнал о полной безнадежности его попыток. Кроме того, есть одна идея. Рискванная: ведь Оберштайн сознательно провоцирует их обоих на бунт. Но если все получится, его светлость регент фон Лоэнграмм оценит усилия адмиралов.
Сеанс связи с Одином завершился. Выждав минут пять, Ройенталь подал сигнал на «Барбароссу» по секретному каналу: «Ставьте тройной шифр. Свяжитесь со мной немедленно. Есть одна мысль. Осторожнее: он провоцирует нас». Адмиралы совещались в режиме сообщений десять минут. Оскар улыбнулся про себя: не нужно обладать шестым чувством, чтобы понять, что у командира «Барбароссы» отлегло от сердца: это чувствовалось даже по шифрованным текстам.
В назначенное время учения флотов Альянса начались. Скрытым боевым порядком флот Меркатца прошел мимо крепости Гайерсбург, не встретив сопротивления. Однако, поскольку отрыв бывшего имперского флота от флота адмирала Аттенборо был невелик, корабли гарнизона крепости под командованием Ройенталя тут же начали маневрировать, отвечая недвусмысленным перестроением на возможную попытку атаки. Действия Меркатца были предсказуемы: часть его флота развернулась и открыла огонь по гарнизону, давая возможность уйти новобранцам Аттенборо. В тоже время ответный огонь начал флот Кирхайса. Результат операции вышел несколько иным, чем предполагалось: корабли Аттенборо отступили, обороняясь, и потери их были менее значительны, зато флот Меркатца потерял до одной шестой части кораблей. Потери флотов Ройенталя и Кирхайса были в пределах планируемого. Ответом командования стало красноречивое молчание.
В середине января, однако, оно прервалось: оба адмирала были вызваны на Один.