Меня уже спрашивали, будет ли энца. БУДЕТ. Но Оскар - умница и понимает, что натурал затащить в постель другого натурала (влюбленного в в девушку притом) может ой как не сразу.
Да и сам Оскар пока в себе с трудом разобрался. В общем, не успели мальчики отобедать вместе, как их уже накрыл Райнхард)))
Часть 4.
читать дальшеВысокая страсть или высокая верность? Да может ли подобное испытывать двадцатилетний юноша? Что он, выросший в благополучной семье бюргеров, знает о жизни?! Он, сделавший карьеру лишь благодаря близости к солнцу.
Близость к солнцу опаляет, Оскар. Ты видел это. Сегодня утром. Он имеет право выбрать свою судьбу. Как и ты.
Жаркая волна ударяет в сердце! Как хорошо, как спокойно … нет, это не обычная веселая ясность ума и тела после хорошей тренировки… Благодарность: все стало на свои места в тот день, когда в ответ на бросок Зигфрида к Ансбаху, тело бросилось вперед само и навсегда лишило душу сомнений. Тени не могут быть там, куда вошел свет. Нельзя любить солнце, ему можно только служить, можно принимать его свет, благодатный и жестокий одновременно.
Благодарность и – нежность. Да, он младше, и знает жизнь хуже. Стоял тогда столбом, пока маленький дамский ножик истерично плясал у горла графини Грюневальд… А на луч, ударивший из кольца – удивился. Но в одном он прав: есть Свет, отдать жизнь за который – достойнейшая цель.
Нет, Оскар. Не лги себе. Ты…отдал бы жизнь за обоих. Тогда, в громадном гранитном склепе зала совета только ты, содрогаясь от отвращения, расслышал хрипящий смешок Ансбаха: «Отнять половину…»
…Алая сверкающая обшивка корабля, обтекаемые линии – воплощение простоты и совершенства… оказаться бы сейчас на «Барбароссе»: счастливо миновать все любопытные взгляды по дороге, назвать себя у дверей каюты… войти. Наверно, он спит, в точности так, как велели врачи: на спине, верхняя часть тела приподнята горой подушек. Вытянувшись, как все смертельно усталые люди. Или, может быть, читает? Говорят, он любит читать. Мягкий свет льется на лицо сбоку, и оно кажется совсем юным. Что-нибудь о невероятной древности: о вождях и сражениях. В усадьбе отца были целые лабиринты старинных книжных шкафов. «Ландшафты Древней Германии», «Беовульф», «Энциклопедия чудищ»…никто не отбирал у маленького Оскара книг: всем было как-то наплевать.
Книги были - настоящее. Остальное было фальшью и фарсом. Это вначале было страшно. В детстве. А потом – только презрение. И страсть к одиночеству. Одиночество никогда не обманет.
Он задвигает дверь каюты и бросается на постель, шелковые простыни сухо свистят, принимая его тело. Неотступная, предательская мысль заставляет метаться, зарываясь в одеяло все глубже: «Мы не сможем объясниться. Даже просто поговорить без свидетелей – невозможно». Никогда, никогда этот строгий юноша не примет слова о верности, без которой Оскар теперь не мыслит своей жизни! О, эта пытка – молчать, когда тебя разрывает на части невозможное будущее, когда на тебя смотрят сотни глаз, жаждущих твоего падения!
Оскар прикрывает глаза тыльной стороной руки: довольно! Нет смысла думать обо всем этом. Но перед внутренним взором снова и снова тянется вереница видений: Зигфрид приветственно подает руку – в его печальных глазах на мгновение зажигается свет радости…Оставь! Это невозможно!.. Огненно-красные кудри – над распечатками карт, губы что-то прилежно шепчут…потом дуют на дымящийся кофе. Глоток – и чашка, не глядя, отставлена: тысяча кораблей Альянса исчезнет в бездне. О, боги! Лучше это было бы просто дружбой двух адмиралов, Оскар фон Ройенталь... Побелевшие пальцы вновь упрямо впились в резной край стола… а твоя рука, как в кошмарном сне, вновь и вновь, прикипает к черному бархату, и он разворачивается крылом вечной ночи! Поздно: ты уже ощутил теплоту и биение пульса в напряженных мускулах, и это жжет тебя, как огнем.
Путь, каков бы он ни оказался, выбран. Медлить, выжидая, - недостойно. Поражение, смерть, даже позор – все равно.
Он так и не сомкнул глаз. Спасительное утро не спешило. Задолго до обычного времени Оскар, поднялся, пошатываясь, двинулся в ванную. Привычный холодный душ только немилосердно исхлестал его. Бреясь, он глядел в отрешенное зеркальное стекло и ужасался: воспаленные глаза, отчаянное, затравленное выражение, тело бьет озноб. Как он будет работать? Это слепой ночью позор открытого признания чувств казался благом по сравнению с пламенем, бушующем в душе и теле. А сейчас ему представились карьера, рухнувшая из-за эмоций, косые взгляды бывших приятелей, недоумение Вольфа и, самое мрачное: холодное недоверие кайзера Райнхарда фон Лоэнграмма.
Оскар намеренно точным, изящным движением отложил бритву, плеснул в лицо еще и еще горсть ледяной воды. Время одеваться, просматривать сводки и выходить в большой мир. Время привычных дел и привычной сдержанности.
Он не успел дойти до своего кабинета, как глазам его представилось необыкновенное зрелище: двери медицинского отсека резко распахнулись и пропустили…генерал-адмирала Кирхайса. Даже издалека было видно, что тот красен, как рак. Зигфрид задумчиво двинулся по коридору, время от времени поглядывая на свое левое предплечье.
Времени, чтобы избежать встречи не осталось, и Оскар, зная по сводкам, что положение особо не изменилось, быстро придумал другую тему для разговора и окликнул сослуживца. Они обменялись рукопожатиями. Сегодня генерал-адмирал Кирхайс выглядел несколько лучше, однако в глазах все также стояла печаль. И все же, что-то изменилось…
- Рад приветствовать вас, амд… Зигфрид. Надеюсь, наш доблестный начальник хирургического отделения не метал в вас громы и молнии?
- Здравствуйте, Оскар! Хм, н-нет…- выражение лица у Зигфрида стало необычным, - Просто отругал немного. Сказал, что расценивает мое позавчерашнее поведение, как побег.
- Если бы вы не сделали это, мне пришлось бы отдуваться перед начальником штаба в одиночку, так что лично я вам очень благодарен. К тому же, ваш заместитель вчера счел, что я морю вас голодом. Думаю, я должен вам ланч.
- Мне тоже стоит поблагодарить вас: начальник штаба всю неделю совещался со мной по известному делу, и я не знал, как прекратить это. Что, Беренгрюн? Он так сказал? Да, вспомнил: он и в госпитале кому-то выговаривал, что я ничего не ем. Буду рад разделить с вами трапезу.
- Что ж, весьма удачно. Здесь же, в час пополудни?
-Да, Оскар. До встречи.
Войдя к себе в кабинет, Оскар кинул недобрый взгляд на темную гладь огромного экрана и тут же вызвал шеф-повара. Господин Шеллерман служил еще покойному герцогу Брауншвейгу. О его таланте и необыкновенном отношении к жизни ходили легенды. Генерал-адмирал фон Ройенталь ожидал увидеть что угодно, только не человека с почти военной выправкой, полного спокойного аристократического достоинства. Шеллерман подошел к столу и поклонился. Оскар заметил, что седые волосы мужчины убраны в аккуратный хвост, который однако был заметно длиннее, чем носят придворные. Взгляд густо-серых глаз неспешно прошелся по лицу коменданта, по его рукам, оставив без внимания документы , лежащие на столе.
- Доброе утро, господин Шеллерман. Я жду на ланч генерал-адмирала Кирхайса и надеюсь, что вам будет достаточно времени на подготовку.
- Доброе утро, господин комендант. Вполне достаточно – в любом случае. Однако могу я уточнить у вас некоторые тонкости?
- Разумеется, господин Шеллерман. Что вы хотите узнать?
- Генерал-адмирал Кирхайс происходит не из дворянской семьи? Он был не так давно тяжело ранен? Скоро, по всей видимости, он и его флот отправляются на позицию?
- На все три – «да», господин Шеллерман. Что-то еще?
- Вы не были с ним хорошо знакомы ранее, господин комендант?
- Нет.
- В таком случае, я предложил бы подать ланч в малую обеденную залу, что примыкает к этому кабинету. Оленина под соусом из диких ягод, вино, фрукты, пять-шесть сыров, кофе с пряностями.
- То, что нужно, Шеллерман! В час пополудни.
- Будет исполнено, господин комендант. И вы лично можете зайти в залу минут за двадцать – посмотреть сервировку. Все ваши замечания будут учтены.
- Не нужно, господин Шеллерман. Благодарю вас.
Когда необыкновенный шеф-повар вышел, Оскар откинулся на спинку герцогского кресла и принялся размышлять. Среди документов, разложенных на столе в день беседы втроем с генерал-адмиралом Кирхайсом и начальником штаба Оберштайном, была подробная карта Феззана. Зигфрид, увлеченный планом разгрома патрулей Альянса и своими печальными мыслями, не придал ей значения. Оберштайн, кажется, карту вообще не заметил. На деле идея генерал-адмирала фон Ройенталя была очень проста: его полная лояльность не была очевидна начальнику штаба. Застав адмиралов «врасплох», как он полагал, Оберштайн должен был бы учесть и то, что кто-то из них выдаст намерение перейти на сторону врага. Альянс в случае Ройенталя исключался, а вот поверить в его совместные действия с Рубинским…если не начнется некая тайная проверка на Гайерсбурге – это будет удивительно. Это будет значить: Оберштайн не заметил, не считает нужным передать информацию его светлости или уже передал, но его светлость избрал тактику выжидания. Феззан? Что ж, неплохо бы упомянуть при Зигфриде некие мифические угодья на этой планете: он не будет расчетливо ждать, а скажет командующему сразу же. Правда, в таком случае убеждать Райнхарда фон Лоэнграмма в своей лояльности будет уже бесполезно. Однако станет гораздо понятнее, какую игру ведут опытный Оберштайн и молодой генерал-адмирал.
Усмехнувшись неожиданной идее, Оскар фон Ройенталь перешел к делам Гайерсбурга. Следовало поскорее выяснить, каким образом при необходимости можно организовать быстрое перемещение крепости.
В назначенное время доложили о приходе генерал-адмирала Кирхайса, и они оба перешли из кабинета в малую обеденную залу.
К удивлению Ройенталя, комната имела гораздо более обжитой вид. Помпезная мебель, обитая все тем же красным узорчатым шелком, была заменена на изысканный гарнитур со светло-зеленой отделкой. Все - драпировки стен, букет из луговых цветов в нише, стол с белой крахмальной скатертью, простой белый фарфор с чуть выступающим орнаментом, - дышало спокойствием и уютом. Казалось, стоит отдернуть легкую занавесь – и откроется вид на залитую солнцем лужайку старого парка. Оскар поймал себя на том, что ему очень хочется утащить из вазы виноградину. Аромат жаркого, неслышный в кабинете, здесь витал с дразнящей упоительностью, и когда они сели за стол, от бокала красного «Нойе Сан-Суси» не отказался даже сдержанный Зигфрид.
Поначалу беседа вращалась вокруг сводок, и в частности, действий Фаренхайта, которым оба адмирала, не сговариваясь, дали высокую оценку. Потом, когда Оскар процитировал кое-что из «Стратегии и тактики первых из рода Гольденбаумов», Зигфрид ответил тонким и умным разбором, и они перешли на книги по военной истории. Во многом их вкусы оказались похожи, но Ройенталь, предпочитавший подходить к политике с более приземленной точки зрения, привел несколько примеров, касающихся Феззана.
- Я видел у вас подробную карту, Оскар, - ни во взгляде, ни в голосе Кирхайса не изменилось ровным счетом ничего, но собеседника бросило в холод.
- Да. И я считаю своим долгом изучать эту планету более, чем внимательно, - голос прозвучал веско, почти с вызовом.
- На данный момент у нас нет там интересов. Империи необходимо покончить с внешним врагом.
- Зигфрид, интересы на Феззане есть всегда. Только не всегда кажется благовидным это показывать.
Как объяснишь двадцатилетнему, что абсолютная верность предполагает знание и феззанской подлости, что высокая политика творится не только военными силами, и крошечная точка на карте сильна отнюдь не только стратегическим положением?
Он едва собрался открыть рот, как слова замерли сами собой: Зигфрид, опустив потемневшие глаза, тихо выговорил:
- Мне искренне жаль, Оскар. Вы отнеслись ко мне по-дружески, и я промолчу о нашем разговоре, даже если меня спросят. Но сделайте одолжение, не становитесь на пути у его светлости. Это мое последнее слово.
В душе Оскара фон Ройенталя внезапно ослепительной вспышкой вскинулась ярость. Уняв клокочущее в горле рычание, он наклонился вперед, сжав нож, и, особенно четко разделяя слова, произнес:
- И так-то вы видите мою верность его светлости Райнхарду фон Лоэнграмму, Зигфрид Кирхайс? Что вам, всю жизнь бывшему с ним рядом, найдется сказать тому, кто бросил под его ноги не только надежду на личную славу и власть, но и надежду на дружбу?! Немного чести в том, чтобы узнать натуру феззанцев, но и это я брошу под ноги его светлости, чтобы упредить удар в спину Империи!
Острая боль в руке тут же напомнила о приличиях: Оскар коротко выдохнул и положил нож.
- Вы не стали бы защищать его светлость тогда, в зале совета, будь у вас намерение получить власть, и это вам я обязан жизнью, о чем всегда буду помнить. Простите мое сомнение, - голос собеседника был глухим, словно печаль, поглощающая душу, наконец вырвалась наружу.
Оскару стало стыдно за свою несдержанность, и он мягко произнес:
- Я положил карту Феззана на стол, чтобы оценить скорость, с какой Оберштайн донесет об этом. Не стоило вводить в заблуждение и вас. Я от всей души ценю ваше расположение. Но, кажется, мы с вами оба не говорили с его светлостью напрямую с тех пор, как он покинул Гайерсбург?
- Нет…и так хотелось бы быть уверенным, что с ним все действительно в порядке…но дело командующего фон Лоэнграмма сейчас – вся Империя, мы – не в самой ее тревожной части…но приказ придет со дня на день, я уверен. Скажите, вам никогда не приходилось жалеть о том, что вы живы?
- Что вы имеете в виду?! – опешил Оскар.
- Сведения о семье герцога фон Лихтенладе: они точны. Мной это уже проверено.
- При аресте герцога действительно погибли некоторые члены его семьи: подчиненные генерал-адмирала Миттельмайера не успели вывести их из горящих покоев. Но по дворцу не стреляли, это случайность или умышленный поджог, совершенный сторонниками герцога.
- Как вы можете говорить это так спокойно! Пусть даже никто из женщин и детей не пострадал… Но не только это: судьба маленького кайзера не кажется мне такой уж ясной. И удержать его светлость от опрометчивых шагов было бы делом чести. Но если не удастся сделать это… На передовой…
- «Каждый преданный мне человек дорог живым», - вот подлинные слова его светлости, Зигфрид. Говоря это мне при последней встрече, он благодарил не за себя…подумайте об этом.
На мгновение свет вспыхнул в серо-синих глазах, но голос Кирхайса был тих и ровен:
- Его светлость - больше не обычный человек. Он – будущий кайзер. Великий кайзер. Но это не значит, что принося возможность дружбы с кем бы то ни было в жертву Империи, он не страдает.
- Вы знаете об этом от него?
- Я сам предложил его светлости отдалить меня. Он согласился и добавил эти слова. Невыносимо знать, что делаешь ему больно…
- Его светлость поступает разумно: он – опора Империи и, как вы верно заметили, больше не обычный человек. Не терзайте себя. Думаю, вы не один приняли такое решение и озвучили его будущему кайзеру.
Зигфрид ответил серьезным взглядом и вдруг, все так же молча, порывисто схватил Оскара за руку и крепко пожал.
В этот момент в дверь постучали: дежурный связист явился доложить, что его превосходительство командующий фон Лоэнграмм желает говорить с обоими адмиралами. Ройенталь в досаде на задержку (очевидно, его светлость уже некоторое время ждал у экрана своего комма, а до этого – искал Кирхайса на «Барбароссе» и не нашел) бросился в кабинет, следом устремился его гость.
Да и сам Оскар пока в себе с трудом разобрался. В общем, не успели мальчики отобедать вместе, как их уже накрыл Райнхард)))
Часть 4.
читать дальшеВысокая страсть или высокая верность? Да может ли подобное испытывать двадцатилетний юноша? Что он, выросший в благополучной семье бюргеров, знает о жизни?! Он, сделавший карьеру лишь благодаря близости к солнцу.
Близость к солнцу опаляет, Оскар. Ты видел это. Сегодня утром. Он имеет право выбрать свою судьбу. Как и ты.
Жаркая волна ударяет в сердце! Как хорошо, как спокойно … нет, это не обычная веселая ясность ума и тела после хорошей тренировки… Благодарность: все стало на свои места в тот день, когда в ответ на бросок Зигфрида к Ансбаху, тело бросилось вперед само и навсегда лишило душу сомнений. Тени не могут быть там, куда вошел свет. Нельзя любить солнце, ему можно только служить, можно принимать его свет, благодатный и жестокий одновременно.
Благодарность и – нежность. Да, он младше, и знает жизнь хуже. Стоял тогда столбом, пока маленький дамский ножик истерично плясал у горла графини Грюневальд… А на луч, ударивший из кольца – удивился. Но в одном он прав: есть Свет, отдать жизнь за который – достойнейшая цель.
Нет, Оскар. Не лги себе. Ты…отдал бы жизнь за обоих. Тогда, в громадном гранитном склепе зала совета только ты, содрогаясь от отвращения, расслышал хрипящий смешок Ансбаха: «Отнять половину…»
…Алая сверкающая обшивка корабля, обтекаемые линии – воплощение простоты и совершенства… оказаться бы сейчас на «Барбароссе»: счастливо миновать все любопытные взгляды по дороге, назвать себя у дверей каюты… войти. Наверно, он спит, в точности так, как велели врачи: на спине, верхняя часть тела приподнята горой подушек. Вытянувшись, как все смертельно усталые люди. Или, может быть, читает? Говорят, он любит читать. Мягкий свет льется на лицо сбоку, и оно кажется совсем юным. Что-нибудь о невероятной древности: о вождях и сражениях. В усадьбе отца были целые лабиринты старинных книжных шкафов. «Ландшафты Древней Германии», «Беовульф», «Энциклопедия чудищ»…никто не отбирал у маленького Оскара книг: всем было как-то наплевать.
Книги были - настоящее. Остальное было фальшью и фарсом. Это вначале было страшно. В детстве. А потом – только презрение. И страсть к одиночеству. Одиночество никогда не обманет.
Он задвигает дверь каюты и бросается на постель, шелковые простыни сухо свистят, принимая его тело. Неотступная, предательская мысль заставляет метаться, зарываясь в одеяло все глубже: «Мы не сможем объясниться. Даже просто поговорить без свидетелей – невозможно». Никогда, никогда этот строгий юноша не примет слова о верности, без которой Оскар теперь не мыслит своей жизни! О, эта пытка – молчать, когда тебя разрывает на части невозможное будущее, когда на тебя смотрят сотни глаз, жаждущих твоего падения!
Оскар прикрывает глаза тыльной стороной руки: довольно! Нет смысла думать обо всем этом. Но перед внутренним взором снова и снова тянется вереница видений: Зигфрид приветственно подает руку – в его печальных глазах на мгновение зажигается свет радости…Оставь! Это невозможно!.. Огненно-красные кудри – над распечатками карт, губы что-то прилежно шепчут…потом дуют на дымящийся кофе. Глоток – и чашка, не глядя, отставлена: тысяча кораблей Альянса исчезнет в бездне. О, боги! Лучше это было бы просто дружбой двух адмиралов, Оскар фон Ройенталь... Побелевшие пальцы вновь упрямо впились в резной край стола… а твоя рука, как в кошмарном сне, вновь и вновь, прикипает к черному бархату, и он разворачивается крылом вечной ночи! Поздно: ты уже ощутил теплоту и биение пульса в напряженных мускулах, и это жжет тебя, как огнем.
Путь, каков бы он ни оказался, выбран. Медлить, выжидая, - недостойно. Поражение, смерть, даже позор – все равно.
Он так и не сомкнул глаз. Спасительное утро не спешило. Задолго до обычного времени Оскар, поднялся, пошатываясь, двинулся в ванную. Привычный холодный душ только немилосердно исхлестал его. Бреясь, он глядел в отрешенное зеркальное стекло и ужасался: воспаленные глаза, отчаянное, затравленное выражение, тело бьет озноб. Как он будет работать? Это слепой ночью позор открытого признания чувств казался благом по сравнению с пламенем, бушующем в душе и теле. А сейчас ему представились карьера, рухнувшая из-за эмоций, косые взгляды бывших приятелей, недоумение Вольфа и, самое мрачное: холодное недоверие кайзера Райнхарда фон Лоэнграмма.
Оскар намеренно точным, изящным движением отложил бритву, плеснул в лицо еще и еще горсть ледяной воды. Время одеваться, просматривать сводки и выходить в большой мир. Время привычных дел и привычной сдержанности.
Он не успел дойти до своего кабинета, как глазам его представилось необыкновенное зрелище: двери медицинского отсека резко распахнулись и пропустили…генерал-адмирала Кирхайса. Даже издалека было видно, что тот красен, как рак. Зигфрид задумчиво двинулся по коридору, время от времени поглядывая на свое левое предплечье.
Времени, чтобы избежать встречи не осталось, и Оскар, зная по сводкам, что положение особо не изменилось, быстро придумал другую тему для разговора и окликнул сослуживца. Они обменялись рукопожатиями. Сегодня генерал-адмирал Кирхайс выглядел несколько лучше, однако в глазах все также стояла печаль. И все же, что-то изменилось…
- Рад приветствовать вас, амд… Зигфрид. Надеюсь, наш доблестный начальник хирургического отделения не метал в вас громы и молнии?
- Здравствуйте, Оскар! Хм, н-нет…- выражение лица у Зигфрида стало необычным, - Просто отругал немного. Сказал, что расценивает мое позавчерашнее поведение, как побег.
- Если бы вы не сделали это, мне пришлось бы отдуваться перед начальником штаба в одиночку, так что лично я вам очень благодарен. К тому же, ваш заместитель вчера счел, что я морю вас голодом. Думаю, я должен вам ланч.
- Мне тоже стоит поблагодарить вас: начальник штаба всю неделю совещался со мной по известному делу, и я не знал, как прекратить это. Что, Беренгрюн? Он так сказал? Да, вспомнил: он и в госпитале кому-то выговаривал, что я ничего не ем. Буду рад разделить с вами трапезу.
- Что ж, весьма удачно. Здесь же, в час пополудни?
-Да, Оскар. До встречи.
Войдя к себе в кабинет, Оскар кинул недобрый взгляд на темную гладь огромного экрана и тут же вызвал шеф-повара. Господин Шеллерман служил еще покойному герцогу Брауншвейгу. О его таланте и необыкновенном отношении к жизни ходили легенды. Генерал-адмирал фон Ройенталь ожидал увидеть что угодно, только не человека с почти военной выправкой, полного спокойного аристократического достоинства. Шеллерман подошел к столу и поклонился. Оскар заметил, что седые волосы мужчины убраны в аккуратный хвост, который однако был заметно длиннее, чем носят придворные. Взгляд густо-серых глаз неспешно прошелся по лицу коменданта, по его рукам, оставив без внимания документы , лежащие на столе.
- Доброе утро, господин Шеллерман. Я жду на ланч генерал-адмирала Кирхайса и надеюсь, что вам будет достаточно времени на подготовку.
- Доброе утро, господин комендант. Вполне достаточно – в любом случае. Однако могу я уточнить у вас некоторые тонкости?
- Разумеется, господин Шеллерман. Что вы хотите узнать?
- Генерал-адмирал Кирхайс происходит не из дворянской семьи? Он был не так давно тяжело ранен? Скоро, по всей видимости, он и его флот отправляются на позицию?
- На все три – «да», господин Шеллерман. Что-то еще?
- Вы не были с ним хорошо знакомы ранее, господин комендант?
- Нет.
- В таком случае, я предложил бы подать ланч в малую обеденную залу, что примыкает к этому кабинету. Оленина под соусом из диких ягод, вино, фрукты, пять-шесть сыров, кофе с пряностями.
- То, что нужно, Шеллерман! В час пополудни.
- Будет исполнено, господин комендант. И вы лично можете зайти в залу минут за двадцать – посмотреть сервировку. Все ваши замечания будут учтены.
- Не нужно, господин Шеллерман. Благодарю вас.
Когда необыкновенный шеф-повар вышел, Оскар откинулся на спинку герцогского кресла и принялся размышлять. Среди документов, разложенных на столе в день беседы втроем с генерал-адмиралом Кирхайсом и начальником штаба Оберштайном, была подробная карта Феззана. Зигфрид, увлеченный планом разгрома патрулей Альянса и своими печальными мыслями, не придал ей значения. Оберштайн, кажется, карту вообще не заметил. На деле идея генерал-адмирала фон Ройенталя была очень проста: его полная лояльность не была очевидна начальнику штаба. Застав адмиралов «врасплох», как он полагал, Оберштайн должен был бы учесть и то, что кто-то из них выдаст намерение перейти на сторону врага. Альянс в случае Ройенталя исключался, а вот поверить в его совместные действия с Рубинским…если не начнется некая тайная проверка на Гайерсбурге – это будет удивительно. Это будет значить: Оберштайн не заметил, не считает нужным передать информацию его светлости или уже передал, но его светлость избрал тактику выжидания. Феззан? Что ж, неплохо бы упомянуть при Зигфриде некие мифические угодья на этой планете: он не будет расчетливо ждать, а скажет командующему сразу же. Правда, в таком случае убеждать Райнхарда фон Лоэнграмма в своей лояльности будет уже бесполезно. Однако станет гораздо понятнее, какую игру ведут опытный Оберштайн и молодой генерал-адмирал.
Усмехнувшись неожиданной идее, Оскар фон Ройенталь перешел к делам Гайерсбурга. Следовало поскорее выяснить, каким образом при необходимости можно организовать быстрое перемещение крепости.
В назначенное время доложили о приходе генерал-адмирала Кирхайса, и они оба перешли из кабинета в малую обеденную залу.
К удивлению Ройенталя, комната имела гораздо более обжитой вид. Помпезная мебель, обитая все тем же красным узорчатым шелком, была заменена на изысканный гарнитур со светло-зеленой отделкой. Все - драпировки стен, букет из луговых цветов в нише, стол с белой крахмальной скатертью, простой белый фарфор с чуть выступающим орнаментом, - дышало спокойствием и уютом. Казалось, стоит отдернуть легкую занавесь – и откроется вид на залитую солнцем лужайку старого парка. Оскар поймал себя на том, что ему очень хочется утащить из вазы виноградину. Аромат жаркого, неслышный в кабинете, здесь витал с дразнящей упоительностью, и когда они сели за стол, от бокала красного «Нойе Сан-Суси» не отказался даже сдержанный Зигфрид.
Поначалу беседа вращалась вокруг сводок, и в частности, действий Фаренхайта, которым оба адмирала, не сговариваясь, дали высокую оценку. Потом, когда Оскар процитировал кое-что из «Стратегии и тактики первых из рода Гольденбаумов», Зигфрид ответил тонким и умным разбором, и они перешли на книги по военной истории. Во многом их вкусы оказались похожи, но Ройенталь, предпочитавший подходить к политике с более приземленной точки зрения, привел несколько примеров, касающихся Феззана.
- Я видел у вас подробную карту, Оскар, - ни во взгляде, ни в голосе Кирхайса не изменилось ровным счетом ничего, но собеседника бросило в холод.
- Да. И я считаю своим долгом изучать эту планету более, чем внимательно, - голос прозвучал веско, почти с вызовом.
- На данный момент у нас нет там интересов. Империи необходимо покончить с внешним врагом.
- Зигфрид, интересы на Феззане есть всегда. Только не всегда кажется благовидным это показывать.
Как объяснишь двадцатилетнему, что абсолютная верность предполагает знание и феззанской подлости, что высокая политика творится не только военными силами, и крошечная точка на карте сильна отнюдь не только стратегическим положением?
Он едва собрался открыть рот, как слова замерли сами собой: Зигфрид, опустив потемневшие глаза, тихо выговорил:
- Мне искренне жаль, Оскар. Вы отнеслись ко мне по-дружески, и я промолчу о нашем разговоре, даже если меня спросят. Но сделайте одолжение, не становитесь на пути у его светлости. Это мое последнее слово.
В душе Оскара фон Ройенталя внезапно ослепительной вспышкой вскинулась ярость. Уняв клокочущее в горле рычание, он наклонился вперед, сжав нож, и, особенно четко разделяя слова, произнес:
- И так-то вы видите мою верность его светлости Райнхарду фон Лоэнграмму, Зигфрид Кирхайс? Что вам, всю жизнь бывшему с ним рядом, найдется сказать тому, кто бросил под его ноги не только надежду на личную славу и власть, но и надежду на дружбу?! Немного чести в том, чтобы узнать натуру феззанцев, но и это я брошу под ноги его светлости, чтобы упредить удар в спину Империи!
Острая боль в руке тут же напомнила о приличиях: Оскар коротко выдохнул и положил нож.
- Вы не стали бы защищать его светлость тогда, в зале совета, будь у вас намерение получить власть, и это вам я обязан жизнью, о чем всегда буду помнить. Простите мое сомнение, - голос собеседника был глухим, словно печаль, поглощающая душу, наконец вырвалась наружу.
Оскару стало стыдно за свою несдержанность, и он мягко произнес:
- Я положил карту Феззана на стол, чтобы оценить скорость, с какой Оберштайн донесет об этом. Не стоило вводить в заблуждение и вас. Я от всей души ценю ваше расположение. Но, кажется, мы с вами оба не говорили с его светлостью напрямую с тех пор, как он покинул Гайерсбург?
- Нет…и так хотелось бы быть уверенным, что с ним все действительно в порядке…но дело командующего фон Лоэнграмма сейчас – вся Империя, мы – не в самой ее тревожной части…но приказ придет со дня на день, я уверен. Скажите, вам никогда не приходилось жалеть о том, что вы живы?
- Что вы имеете в виду?! – опешил Оскар.
- Сведения о семье герцога фон Лихтенладе: они точны. Мной это уже проверено.
- При аресте герцога действительно погибли некоторые члены его семьи: подчиненные генерал-адмирала Миттельмайера не успели вывести их из горящих покоев. Но по дворцу не стреляли, это случайность или умышленный поджог, совершенный сторонниками герцога.
- Как вы можете говорить это так спокойно! Пусть даже никто из женщин и детей не пострадал… Но не только это: судьба маленького кайзера не кажется мне такой уж ясной. И удержать его светлость от опрометчивых шагов было бы делом чести. Но если не удастся сделать это… На передовой…
- «Каждый преданный мне человек дорог живым», - вот подлинные слова его светлости, Зигфрид. Говоря это мне при последней встрече, он благодарил не за себя…подумайте об этом.
На мгновение свет вспыхнул в серо-синих глазах, но голос Кирхайса был тих и ровен:
- Его светлость - больше не обычный человек. Он – будущий кайзер. Великий кайзер. Но это не значит, что принося возможность дружбы с кем бы то ни было в жертву Империи, он не страдает.
- Вы знаете об этом от него?
- Я сам предложил его светлости отдалить меня. Он согласился и добавил эти слова. Невыносимо знать, что делаешь ему больно…
- Его светлость поступает разумно: он – опора Империи и, как вы верно заметили, больше не обычный человек. Не терзайте себя. Думаю, вы не один приняли такое решение и озвучили его будущему кайзеру.
Зигфрид ответил серьезным взглядом и вдруг, все так же молча, порывисто схватил Оскара за руку и крепко пожал.
В этот момент в дверь постучали: дежурный связист явился доложить, что его превосходительство командующий фон Лоэнграмм желает говорить с обоими адмиралами. Ройенталь в досаде на задержку (очевидно, его светлость уже некоторое время ждал у экрана своего комма, а до этого – искал Кирхайса на «Барбароссе» и не нашел) бросился в кабинет, следом устремился его гость.
@темы: Кирхайс, Ройенталь, Дыхание Рассвета
-
-
02.10.2017 в 14:52"Будосесинсю". Руководство для адекватных самураев)
"Книга пяти колец" Мусаси немного о другом, там глубоко и весьма.
Хагакурэ в свое время очень понравилась, но там больше романтика, чем реальность, в тексте ощущается сильная привязанность автора к господину, с этаким романтическим уклоном. )
В чем-то да, в чем-то - нет...
Это вообще тема на целую простыню. Человек меняется в процессе жизни, и очень сильно. А тут герой. Автор оживил кого-то или спас, а фэндом потом вопит толпой, мол ООС, вы что...
-
-
03.10.2017 в 12:36Руководство для адекватных самураев)ихихи...у меня была мысль, что Хагакурэ - для не совсем адекватных. кхм. Сравним.
"Книга пяти колец" Мусаси немного о другом, там глубоко и весьма.Дада! Точно! я сначала по дурости думала, что это - для американских бизнесменов, курящих Дзен)))прикинь)))
там больше романтика, чем реальность, как мне один чел объяснял, это - для южных кланов, которым понятие "верность" еще надо в башку вбивать.сильная привязанность автора к господину, с этаким романтическим уклоном. ) То-то потом народ порадовался с яоем со своим)))))
Автор оживил кого-то или спас, а фэндом потом вопит толпой, мол ООС, вы что... Да ема-мама! Все всегда оживляют! И всегда хипеш по поводу. Когда смерть была частью характера??? Это часть жизни...
-
-
03.10.2017 в 13:56В Будосесинсю многое применимо к жизни.
Книга пяти колец уже со временем стала руководством для бизнесменов. Там многое именно от философии.
Даже для южных кланов Хагакурэ слишком... Упорото. Яой там прямо в каноне. Есть чему радоваться) но мне все равно кажется,что это автор был сам с таким уклоном)
Хипеш не потому что оживляют, а потому что каждый по своему. Одна оживила героя, и он сидит какаву пьёт и все в кавае утю тю, другая оживила - там сплошь слэш и сексуальные приключения, а кто то оживил и знай себе хертит да комфортит. Беда в общем сплошная))
-
-
04.10.2017 в 11:55Одна оживила героя, и он сидит какаву пьёт ничего плохого не вижу))) Правда, не в оживлялке. А если сам выжил, как у меня, то няшная тема - как раз, чтобы сбить пафос с персонажа. Правда, это надо очень малыми дозами, а то тошнить будет)))
Беда в общем сплошная)) То, что ты описала - просто жесть. Зачем было оживлять тогда?
-
-
04.10.2017 в 19:04Есть высокие слова о верности, а есть обычная жизнь. Видимо автор нашёл золотую середину. Все преходяще в этом изменчивом мире)
Про якудза не знала.
Поняла, конечно)
_и это прекрасно) яой жанр так себе, хотя сама грешу иногда)
В няшной теме я тоже плохого не вижу, главное чтобы вовремя к месту и без перегибов)
Жесть конечно. Вообще из-за веры в инфополе не люблю фиков с разными стремными вещами на высоком рейтинге. Одно дело любовь, а другое когда тараканов кормят под эту лавочку. Вопрос клинков вообще непростой и скользкий.
-
-
06.10.2017 в 13:28и это прекрасно) яой жанр так себе, хотя сама грешу иногда) да, постепенно понимаешь, что это это не вершина всего. Хотя...если дашь почитать свое - буду благодарна: у тебя всегда очень высокая планка отношений героев. Мне только такое интересно.Вообще из-за веры в инфополе не люблю фиков с разными стремными вещами на высоком рейтинге. почему из-за веры? Поясни, пожалуйста.Одно дело любовь, а другое когда тараканов кормят под эту лавочку. Тараканов кормят часто и с кайфом. Некоторое сама не могу читать.Вопрос клинков вообще непростой и скользкий. Клинков или кинков?
-
-
07.10.2017 в 02:180_0 такое только японцам под силу. Для нации, где почетно умереть на рабочем месте от сердечного приступа - может это и круто...
Там совсем чуть) И оно несерьезно и безыдейно)
почему из-за веры? Поясни, пожалуйста.
телега
Кинков, конечно. У меня телефон выкидывает фокусы)
-
-
09.10.2017 в 11:48информационное поле.Хмм...а, кстати, да ведь... Сейчас в Инете можно часами искать, и мало кто думает, что туда кидает...и вообще редко думает, кто и зачем это потом находит... я-то себя знаю: если я буду читать высокий рейтинг, то это никого не коснется потом. А вот насчет писать...не знаю...мне совсем треш и не нравится. Но уроды видят треш даже в безобидных вещах.Кинков, конечно. У меня телефон выкидывает фокусы) Норм вкусы у телефона! Мне нравятся!!
-
-
09.10.2017 в 12:23В приват кинула ссылку, верхнее сообщение из моих.
Информация вообще спорная вещь. С одной стороны, её в интернете надо фильтровать. С другой, наша память хитро устроена.
В общем, тема глубокая.
Понятие безобидного у каждого своё. Я про вещи совсем жуткие. Конкретику здесь расписывать не хочу. Но на фб такого немало.
Мой телефон меня понимает))
-
-
10.10.2017 в 18:39Но на фб такого немало.Хехх, я думала, что фбшники доливают рейтинг просто, но, похоже...тоже не хочу! Я не няшка, конечно, но свои глюки держу при себе и в коробочке.
Мой телефон меня понимает))^___^
-
-
10.10.2017 в 18:47Да вот не всегда доливают специально...это конечно личное дело каждого, вопрос спорный.
Насчет всяких мпрегов и омегаверс.
-
-
12.10.2017 в 13:13Так-то я дженовик, в остальном - больше потрындеть. Джен тоже разный бывает. Ничего плохого не вижу, если там двое мужчин. А что значит - потрындеть?
омегаверс. я даже не знаю, что это)))просвети, а?
-
-
12.10.2017 в 14:22У меня кондовый джен, в принципе, или броманс и про дружбу, или с гетом.
Слэш яой и потрындеть - это больше как тема для потрепаться и пофантазировать о пейрингах чисто по приколу, пишу такое крайне редко да и разочаровалась и развидела многие пары
Омегаверс странная тема которую я не очень понимаю, там разделение полов необычное , это лучше гуглить. Сама пытаюсь и не читаю, оно сквикает
-
-
13.10.2017 в 11:14это лучше гуглить.гуглану) потом скажу, что вышло